«Прадед был забойщиком, оба деда и отец. И сам, и брат его», – набросал схему династии Дмитрия ШАРШАКОВА начальник участка О. П. Стельмашенко, пока я ждала самого забойщика после смены.
Решив настроить фотоаппарат, наблюдаю какие-то неполадки.
– С аккумулятором проблема, – предполагает подошедший мужчина с характерно подведенными угольной пылью глазами. Знакомимся. Оказалось, это и есть Д.В. Шаршаков.
– В фотоаппаратах разбираетесь – увлекаетесь фотографией? – задаю вопрос в тему.
– Немного. Делаю снимки красивых пейзажей, выкладываю в Интернет: и себе, и другим глаз порадовать. С самого детства отец привил любовь к фотографии, мы с ним вместе, бывало, пленку проявляли, закрепляли, сушили.
– Кроме общего увлечения у вас с отцом и профессия одинаковая. Почему решили пойти «по стопам», Дмитрий Владимирович?
– Первые два года я работал горным монтажником, затем решил перейти в забой, чтобы улучшить материальное положение семьи. К работе отношусь ответственно, стараюсь все делать на совесть. И на новом месте как-то сразу все сладилось, хорошо пошло, так и остался забойщиком. Чем привлекательна эта профессия – что фактически работаешь сам на себя, зарплата зависит от того, сколько сможешь пройти. Вот уже двадцать первый год уголь добываю.
– Десятилетия идут, а наши шахтеры все с отбойным молотком рекорды ставят. Тяжелый?
– Шестнадцать кэгэ. Изотов еще обушком уголь долбил, Стаханов уже на отбойный молоток перешел.
Я интересуюсь процессом работы, ведь в забое бывать не приходилось, всех шахтерских терминов, честно признаюсь, не запомнила. Так что извините, если что не так перескажу. Дмитрий Владимирович объясняет мне суть сначала на примере торта из двух коржей, затем – комнаты, где находимся: «…вот представьте, что это помещение – под углом 70°, лаз диаметром, как сиденье стула». Я в ужасе представляю, как ползу где-то глубоко под землей по этому лазу, в темноте, тащу за собой, если понадобилось, 16 килограммов железа в виде отбойного молотка. Куда тем клаустрофобам в застрявшем лифте!
– Каждый день такой стресс переживать – никакого здоровья не хватит. Страшно же!
– Нет. Пока молодой, – интересно; ощущение новизны, интерес гасят страх. А потом привыкаешь. Человек – удивительное существо. Работаем на глубине до тысячи метров. Мягкие угли еще при Союзе выбрали, остались твердые, поглубже. Здесь и давление побольше, и загазованность в пластах.
– В последнее время в шахтах Донбасса большие проблемы с метаном…
– У нас есть газоанализаторы на поясных ремнях, они определяют наличие метана. Сам-то не поймешь до поры до времени – он без запаха. А вот наличие угарного газа не определяет, к сожалению. Только общая система, установленная на шахте, определяет.
– Температура внизу такая, что уголь начинает гореть?
– Есть пласты с большой вероятностью самовозгорания, они и тлеют. А вообще шахта им. Гаевого считается, так сказать, холодной, 25-26, в редких местах до 30 градусов тепла доходит.
– Работа у вас тяжелая. Молодых часто приходилось обучать премудростям «забойного дела»?
– Человек 25 учеников всего было, но работать остались 7-8. Первые дни молотка им в руки не даю, а через неделю уже видно, будет ли толк. Некоторые и на четвертый день, попробовав по полной, начинают уверенно рубить уголь.
– Знаю иностранцев, которые за пять лет в шахте заработали себе на десять лет безбедной и свободной жизни потом. Не было соблазна махнуть «за бугор»?
– Считаю: где родился, там и пригодился. Я люблю стабильность. Это – мой город. Деды его восстанавливали после войны, родня вся здесь живет. А перспектив не видят только лодыри.
Я выбираю ракурс, чтобы запечатлеть собеседника, по ходу интересуюсь:
– Вы пейзажи на отдыхе снимаете? Где больше любите отдыхать: на море, на речке, в горах?
– Подальше от цивилизации. Берем семьей лодку, палатки и отдыхаем «дикарями», чаще всего на Осколе. А морских пляжей не люблю: то тебе кукурузу под нос тычут, то пахлаву, народ толпится. Я от родственников из Севастополя приезжаю уставшим. А вот созерцание природы отвлекает от суеты, настраивает на мысли о вечных ценностях. От цивилизации нужно отдыхать.
